Главная
Материалы
Тематический форум
О клубе
Дисциплины клуба
Секции клуба
Мероприятия
Фотоальбомы
Наши партнёры
Ссылки
Почта
|
|
Предания клана Шоу Дао и происхождение даосизма.
|
Автор: Алексей Романчук
Источник: moldo.org
|
Толчком к созданию этой работы послужило знакомство с преданием о происхождении даосского тайного клана Спокойных, или Шоу Дао. В изложении А. Н. Медведева оно звучит следующим образом.
Клан Шоу Дао, или Ветви Дерева, как он первоначально назывался, начал свою историю на территории, прилегающей к современной Дании. Именно отсюда двинулась в поисках лучшей доли небольшая группа людей, объединявшаяся вокруг культа Дерева. В ходе длительных странствий Ветви Дерева добрались до Индии, где и обитали достаточно длительное время. По пути они впитали в себя представителей многих народов. Обогатились они и знаниями этих народов.
В Индии клан оказался втянутым в тяжелую войну. В результате Ветви Дерева разделились. Часть народа ушла в Египет, другие же двинулись в Китай. Именно здесь, в Китае, впитав новые элементы и новые представления, окончательно сложился даосский клан Шоу.
И именно верования Шоу стали той основой, из которой позже вырос даосизм в своем классическом выражении. Тот даосизм, который для нас ассоциируется с "Даодецзин", Чжуан-цзы и Ле-цзы.
На первый взгляд, это выглядит как авантюрный роман. И степень доверия читателей, как правило (даже последователей Шоу Дао) - не выше, чем к подобному роману.
В самом деле, такое исконно китайское явление, как даосизм и … выходцы из Европы!
Для большинства читателей это звучит как заявление в духе известных "исторических" фальшивок современности, вроде "Влесовой книги". Или - "арийского мифа" времен третьего рейха, когда сокрушительные походы "индогерманцев" Коссины, начинаясь именно в Северной Европе, охватывали чуть ли не всю Евразию.
Резюмируя, можно сказать, что это предание сегодня отнюдь не повышает степень доверия к Шоу Дао в целом. Более того, многих оно просто отталкивает, как заведомая фальшивка. И служит критикам аргументом в пользу того, что Шоу Дао - отнюдь не древнее учение, а современный "новодел", сляпанный А. Н. Медведевым.
Однако существует вопрос, возникший у меня с самого начала, и в итоге побудивший провести это исследование.
Вопрос очень простой - зачем было сочинять такую неправдоподобную фальшивку?
В самом деле, если бы А. Н. Медведев заботился о придании авторитета пропагандируемому им учению, "тайного даосского клана" хватило бы с избытком. И максимально осложнило бы возможность уличить его во лжи. Китай большой, а клан тайный - попробуй, проверь. А тут и европейское происхождение клана, и пребывание в Индии, и разделение клана на китайскую и египетскую ветви.
Именно поэтому я решил проверить - а вдруг предание Шоу куда правдивее, чем нам кажется?
Прежде всего, для этого следовало ответить на вопрос - когда именно могли происходить события, описываемые в предании? И с переселением каких исторически достоверных народов можно их сопоставить?
Поскольку даосизм как сложившееся явление возникает не позже середины первого тысячелетия до Р. Х., переселения клана тоже не могли происходить позже этой даты. Сам же характер и путь движения клана вполне вписывается в то, что нам известно о расселении индоевропейских народов, которое происходило в течении II тысячелетия до Р. Х..
Таким образом, при проверке на достоверность предание клана следует сопоставлять именно с событиями II-начала I тыс. до Р. Х., и именно с миграциями индоевропейцев.
Индоевропейцы добирались и до Китая. Наиболее известный пример такого рода дает весьма загадочный индоевропейский народ - тохары.Поэтому предание клана в данном случае науке не противоречит.
Так же и сам характер движения клана, описываемый в предании - медленное просачивание небольшой группы людей, вполне соответствует, например, реконструируемому сегодня учеными заселению ариями Ирана и Индии (смотрите, в частности, работы И. М. Дьяконова). И в том, что исходным регионом движения клана были территории, прилегающие к Ютландскому полуострову, тоже нет ничего невозможного. Хотя прародину индоевропейцев сегодня размещают чаще всего на Балканах или в Малой Азии (Иванов 1992: 6), при своем формировании и последующем расселении они вполне могли увлекать народы с прилегающих территорий.
Тем более, что реальнее всего на сегодняшний день выглядит представление индоевропейцев не в виде "народа", а в виде "языкового союза".
Теория "индоевропейского языкового союза" ("гипотеза Бартольди-Пизани", как ее обычно называют; в советской литературе ее оригинальную разработку предложил Н. Я. Мерперт) полагает, что индоевропейцы как языковая общность - не результат распада некой исходной этнической общности, пра-народа, но результат периодически возникавших ситуаций интенсивных языковых контактов, в которые вовлекались различные, изначально неродственные народы.
Поэтому те же арии, сложились ли они в Северном Причерноморье или же в Поволжье, вполне могли включить в свой состав и пришельцев из Северной Европы. Или тохары - Л. С. Клейн, автор наиболее свежей из известных мне работ по тохарской проблематике, полагает, что "видимо, исходный путь движения пртотохаров на восток лежал в восточной части и на севере Центральной Европы" (2000: 185).
Причем ученых давно озадачивает один очень интересный факт - язык тохаров родственен, прежде всего, не восточным группам индоевропейцев, а западным (Иванов 1992: 8) - тем же кельтским языкам, или латыни. Так что тохары одновременно и "самые восточные" из индоевропейцев, и "самые западные". И формировались, как полагают лингвисты, в ситуации контактов с представителями западных индоевропейских языков.
Таким образом, вместе с ариями клан вполне мог добраться до Индии.
Но вот здесь начинаются трудности. В специальной литературе общепринято мнение, что Индия и Китай начинают сколь-нибудь заметно общаться не ранее III века до Р. Х. (Бокщанин 1970). То есть, слишком поздно, чтобы клан Шоу мог стать предтечей даосизма. При этом, по мнению ученых, речь идет не более чем о торговых связях, а вовсе не о переселении народов.
Индоевропейцы же, те же тохары, в частности, попадают, согласно современной науке, в Китай совсем другим путем - через Центральную Азию, с северо-запада..
Таким образом, здесь предание клана Шоу Дао противоречит представлениям современной науки. Но вопрос - кто здесь ошибается?
Для разрешения этого вопроса я решил обратиться прежде всего к тому, что нам известно о происхождении даосизма. И обнаружил весьма интересные вещи.
Начать следует с того, что китайская цивилизация, складывавшаяся в течении I тыс. до Р. Х., аккумулировала в себе несколько региональных цивилизаций. Наиболее весомый вклад внесли две из них - так называемая "центральная", или царство Чжоу, и "южная", или царство Чу. При этом основная роль, роль стержня складывающейся китайской цивилизации, принадлежала именно царству Чжоу, располагавшемуся в бассейне реки Хуанхэ.
Царство Чу располагалось в Южном Китае, к югу от реки Янцзы. Жителей Чу остальные "китайцы", и прежде всего чжоусцы, воспринимали как "южных варваров", и подчеркивали странность их обычаев. И даже после завоевания их и вхождения в общекитайскую цивилизацию они ассимилировались долго и трудно.
Дальше начинается самое интересное. По словам М. Е. Кравцовой (ее работу "Поэзия Древнего Китая" я рекомендую всем интересующимся), "поясним, что в современной синологии является в целом общепринятым считать даосизм порождением именно культуры Чу" (Кравцова 1994: 68). Таким образом, вопрос о происхождении даосизма упирается в вопрос о происхождении царства Чу.
Как же возникло царство Чу? Разумеется, процесс это был сложный, и участвовало в нем достаточно много персонажей. Но, по общему мнению большинства ученых, одним из главных, если не главным компонентом, опять таки был… какой-то индоевропейский народ (или народы)! Цитируя ту же М. Е. Кравцову, царство Чу, или "южная субтрадиция являлась скорее всего последней из экспансионистских волн, появившихся в древнем Китае. Здесь наличествуют многие детали, указывающие на индоевропейское происхождение чуссцев" (Кравцова 1994: 224).
Итак, предание клана Шоу подтверждается и с этой стороны.
Но и здесь мы встречаем то же препятствие - "индийский эпизод" в предании клана. Хотя существуют три основные версии, кто именно составлял ту "последнюю экспансионистскую волну", которая положила начало царству Чу, все они сходятся в одном - это были пришельцы с севера. То есть, в конечном итоге - из области великих степей Евразии.
Сама М. Е. Кравцова, никак не акцентируя своей позиции в этом вопросе (как имеющем только косвенное отношение к интересующей ее теме), по всей видимости, согласна в северном пути проникновения индоевропейцев в Южный Китай.
Тем не менее, существуют основания, позволяющие утверждать достоверность и "индийского эпизода" в предании Шоу Дао.
В попытках подтвердить его следует начать с того, что М. Е. Кравцова в своих умозаключениях ограничивалась данными по царству Чу. Между тем, существует возможность взглянуть на проблему возникновения Чу совсем с другой стороны. И заодно - существенно расширить источниковую базу исследования.
Речь идет, фактически, о создании нового источника, весьма информативного, и об объединении, весьма плодотворном, двух областей исследования, ранее рассматривавшихся порознь.
В качестве такого нового источника выступает мифология, история и этнография крайне интересной группы народов Южного Китая и соседних территорий, наиболее известных под именем мяо-яо. Сделать это возможно, в первую очередь, благодаря работам выдающегося советского исследователя, крупнейшего специалиста в этой области - Р. Ф. Итса.
Кто же такие мяо-яо? И почему их можно использовать в качестве источника сведений о происхождении царства Чу?
Мяо-яо, так же как и родственные им ицзу, являются потомками древнего народа который китайские источники обозначали как мань-и, или "южные варвары". Наряду с юэ, мань-и составляли самую заметную группу населения Южного Китая в I тысячелетии до Р. Х. При этом, жителей Чу китайские авторы тоже относили к мань-и, полагая их родственными народами. Да и сами чуссцы именовали себя мань-и (как, например У-ван, правитель Чу: "я принадлежу к варварам мань и и" (Сыма Цянь1987: 184)).
И, хотя термин мань-и иногда мог иметь расширительное значение, можно проследить, как я постараюсь показать ниже, определенные закономерности даже в случаях расширительного использования термина.
В работах Р. Ф. Итса приводятся гипотезы ряда исследователей (Эркес, Хирт, Чжан Ци-юнь), полагающих, что чуссцы являются предками мяо-яо (Итс 1972: 151). Сам же Р. Ф. Итс склонен считать население Чу смешанным, включавшем, помиом мань-и, и другие народы. Поэтому, по его мнению, в этногенезе мяо-яо участвовало не вообще население Чу, а именно "чусские мани" (Итс 1972: 172).
Из работ Р. Ф. Итса можно привести много свидетельств тесного родства предков мяо-яо и жителей Чу. Но я ограничусь цитатой одного китайского автора XVI века, Гуан Лу, который писал, что "Мяо - единое целое. Женщины не говорят по-китайски. Знают песни Чу" (Итс 1972: 151).
Мань-и создали еще ряд государств, располагавшихся в целом западнее Чу. Из них наибольший интерес представляют собой царства Ба и Шу, и возникшее позже на их основе Дянь. Население этих царств, очевидно, также включало индоевропейский компонент (см. Итс 1976: 10)..
К сожалению, условия данной работы не позволяют дать развернутый анализ данных, касающихся происхождения мань-и и приведенных в работах Р. Ф.Итса. Отмечу только, что в целом позиция исследователей, занимавшихся этим вопросом, также исходит из идеи о проникновении индоевропейцев в Южный Китай с севера.
Из представления о "северном пути" исходит и автор чрезвычайно интересной и ценной работы "Историческая энография народов Индокитая", Я. В. Чеснов.
Я. В.Чеснов подробно аргументирует, в частности, индоевропейское происхождение культа центрального божества мяо-яо и их первопредка - пятицветной собаки Паньху (Чеснов 1982: 162-168). В этой связи он обращает также внимание на чрезвычайно любопытный народ, упоминаемый в китайских письменных источниках - цюаньжуны, или "собачьи жуны". Жуны, к сожалению, тоже требуют отдельного и обстоятельного разговора.
Р. Ф. Итс также полагает, что миф о Паньху "трудно принять за китайский" (Итс 1971: 138).
Но что интересно, обращение к культу Паньху (и цюаньжунам) увязывает в одну проблему этногенез мань-и и этногенез современных корейцев - населения государства Когуре. Так, Я В. Чеснов пишет, что "у корейцев существует ритуальное поедание собак в особо торжественных случаях. При этом собака обязательно должно быть удушена (чтобы не пролить и капли крови; это обличает ее некогда тотемный характер). Такой ритуальный характер поедания собак сближает корейцев не с китайцами, а с населением Юго-Восточной Азии, причем не всей, а главным образом Восточного Индокитая" (то есть, теми же мяо-яо) (Чеснов 1982: 162). Добавлю, что в "Боучжи" приводится по поводу дун-и ("восточных иноземцев", т. е. народов, принявших участие в этногенезе корейцев), этногенетический миф о "собаке Ху, которая родила яйцо…." (Кюнер 1961: 221).
Интересно же в данном случае это потому, что здесь улавливается еще одна корреляция с преданиями клана Шоу-Дао. Именно через корейскую диаспору на территории бывшего СССР произошло распространение сведений о школе Шоу-Дао среди широких слоев населения. С другой стороны, наибольшие соответствия учение Шоу Дао, особенно в таких уникальных элементах, как "облачные движения" находит именно среди боевых искусств Корейского полуострова, прежде всего - тхэккена (Медведевa 2000).
Р. Ш. Джарылгасинова, посвятившая ряд работ происхождению корейцев, отмечает (опираясь, в том числе, на работы Н. И. Никулина) "возможные аналогии корейскому материалу в духовном наследии народов Юго-Восточной Азии, в первую очередь Вьетнама" (именно Северного Вьетнама - А. Р.) (Джарылгасинова 1979: 97). При этом "сопоставление различных вариантов древнекорейских мифов о рождении героев из яйца с аналогичными сюжетами у вьетов и мыонгов позволяет сделать ряд предположений. Очевидно, можно говорить о южном происхождении самого сюжета" (1979: 113).
Сопоставление этногенеза корейцев и мань-и, впрочем, тоже требует отдельной работы. Я могу только посоветовать в этом вопросе, прежде всего, обратиться к прекрасным работам Р. Ш. Джарылгасиновой.
Однако не могу не упомянуть здесь хотя бы еще одну параллель. Р. Ф. Итс приводит в работе "Золотые мечи и колодки невольников" очень интересное предание о том, что именно жители Ба помогли в свое время Чжоу свергнуть власть династии Шан-Инь. В этом предании народ Ба описывается как конный народ (причем кони у них "потеют кровью" (!)), люди с белой кожей и своеобразной прической. Прическа эта - в виде пучка волос, собираемого на макушке и завязываемого, имела ритуальный характер (Итс 1976: 6-15).
В дальнейшем подобная прическа, "в виде рога", продолжала оставаться отличительным признаком как мань-и, так и их потомков вплоть до наших дней. Так, подобную прическу - "тяньпус" (вместилище небесного духа), а также целый цикл мифов и верований, связанных с тяньпусом, мы обнаруживаем у народа ицзу (Итс 1976: 9). Согласно мифам ицзу, тяньпус отражает память о "рогатом предке" этого народа. В качестве такового, очевидно, выступает мифический герой китайской мифологии - Чи-ю (изображался с рогом на голове). Он, согласно варианту Юань Кэ, "привлек на свою сторону мяо и восстал против Хуань-ди. Потерпев поражение, "братья Чи-ю" бежали на юг". И интересно, что в мифологии мяо есть близкие мотивы (Итс 1972: 138-139).
На мой взгляд, именно прическа мань-и является источником характерной даоской (в том числе и шоу-даосской) прически - также в виде пучка волос, завязываемого на макушке. Даосская прическа - отнюдь не общекитайское явление, и резко отличается от собственно китайских типов прически (см. работу Сычевых, посвященную китайскому костюму).
Чрезвычайно интересен в данном случае сюжет о некоем Вэй Мане - уроженце Янь, который бежал к "восточным иноземцам" - предкам древних корейцев. В источниках, сообщающих об этом, вместо дун-и - "восточные иноземцы", стоит мань-и. И Н. В. Кюнер трактует это как случай использования мань-и в значении "вообще иноземцы" (Кюнер 1961: 332). Вместе с тем, он полагает, что "мань-и, буквально "южные и восточные иноземцы", это "некитайские племена Южного Китая" (Кюнер 1961: 311).
В целом же, в советской литературе принято понимать под мань-и именно "южных варваров" (Сыма Цянь 1987: 220). Поэтому, достаточно странно, что в сюжете о Вэй Мане употреблен как раз этот термин.
Насколько мне известно, объяснения этому не предлагалось. На мой взгляд, ключ может быть найден в самом описании этого события Сыма Цянем. Это описание приводит Р. Ш. Джарылгасинова (1970: 95). И, в частности, сообщает следующие детали: "человек по имени Ман, уроженец Янь, собрал единомышленников, которые связали волосы в пучок на затылке, оделись в одежды мань-и и ушли на восток".
Достаточно явно, что связывание волос в пучок и переодевание являлись ритуальными, символическими действиями. Это своего рода "превращение" в мань-и.
В этой же связи стоит упомянуть, что клан Шоу именовал себя также Бессмертными. Между тем, именно к территориям восточнее Китая восходит культ бессмертных существ (Кравцова 1994: 76). Именно по поводу "восточных иноземцев" китайские источники сообщают, что "неумирающие люди живут на восток от Цзяоцзин" (Кюнер 1961: 130).
Таким образом, на мой взгляд, мань-и и предки древних корейцев были весьма тесно связаны. И связь эта отражает как проникновение северных элементов в Южный Китай, так, очевидно, и какие-то обратные влияние. Влияния, отразившиеся, в частности в сюжете древнекорейской мифологии о рождении героев из яйца. К сожалению, в рамках данной работы не представляется возможным остановиться на этих связях подробнее.
Поэтому, здесь самое время перейти к тем чертам мифологии мяо-яо, которые ведут нас совсем в другую сторону. И это - еще боле загадочное явление.
Речь идет о ближневосточных параллелях в мифологии мяо-яо.
Какие же это сюжеты? Тот же Я. В. Чеснов упоминает в качестве таких мотивов следующие: "создание человека духом-горшечником, непорочное зачатие и строительство башни" (Чеснов 1982: 171). Каждый, кто знаком с Библией, легко опознает эти сюжеты.
Помимо того, он пишет о том, что собака в мифологии мяо-яо трактуется как существо водной природы. Параллель такому пониманию он видит в Авесте, у индоиранцев, также как и образу собаки в качестве стража загробного мира - "на Дальнем Востоке подобные представления не выражены" (Чеснов 1982: 168). В самом имени Паньху, второй компонент, "ху", означает Запад, и вообще вещи, связанные с Западом. Чаще всего термин "ху" употреблялся по отношению к Ирану (Чеснов 1982: 168).
В свою очередь, М. Е. Кравцова также отмечает ближневосточные связи населения Чу. Очень важно здесь упоминаемое ею сходство чусского искусства и изображений на каменных ритуальных сосудах с территории Элама начала II тыс. до Р. Х. (Кравцова 1994: 70). Правда, вряд ли можно согласиться с ее интерпретацией этих сосудов как образцов "протоиндоевропейского искусства" - для индоевропейцев на территории Элама это слишком рано.
Однако это делает наблюдение М. Е. Кравцовой еще ценнее - оно указывает на такие связи Чу и Ближнего Востока, которые могут быть объяснены без помощи индоевропейцев.
Очень интересна также интерпретация некоторыми современными китайскими учеными сведений Сыма Цяня о титулах правителей Чу - "сюн" и "ао". Эти исследователи, сторонники западного происхождения чуссцев, сопоставляют данные титулы с иранским и древнеперсидскими языками (Сыма Цянь 1987: 285).
Эти факты увязывают происхождение Чу и мань-и с Ближним Востоком, и, в частности, с территорией Ирана. В этой связи стоит упомянуть о таком явлении, как древняя тибетская религии - бонпо.
Отправным толчком для того, чтобы связать вопросы происхождения мань-и, Чу, и в конечном итоге, даосизма, с бон, послужило упоминание в одной работе Л. Н. Гумилева о том, что мяо-яо исповедуют…. бонпо.
Сегодня для ученого нет лучшего способа дискредитировать свою работу, как сослаться в каком-то вопросе на Л. Н. Гумилева. И все же я решил проверить это утверждение.
И обнаружились очень интересные данные. В работе Р. Е. Пубаева, посвященной анализу тибетской исторической хроники "Пагсам Чжонсан", приводится интересные сведения об основных (с точки зрения автора трактата) религиях Китая. По мнению этой тибетской хроники, "буддизм подобен солнцу, бонпо, получившая начало от учителя Лоу-Чжуна, подобна луне, и конфуцианство подобно звезде" (Пубаев 1981: 207).
Интригует в данном случае отнесение бонпо к числу основных религий Китая. Р. Е. Пубаев в конечном итоге приходит к выводу, что "вероятнее всего, под "бонпосским учением" имеется в виду даосизм, тогда как бонпосский учитель Лоу-чжун - не кто иной, как Лао-цзы" (!).
Очевидно, что автор этого трактата имел куда лучшее представление о бонпо, чем мы, и уж коли сблизил его с даосизмом, под этим что-то скрывается.
В этой связи отметим, что сама бонпо объясняет свое происхождение как результат прихода Шенраба, основателя этого учения. Шенраб пришел из страны, которую современные исследователи размещают на территории Ирана, или Индии (!). Тот же Л. Н. Гумилев, в соавторстве с крупным специалистом по Тибету Б.И. Кузнецовым, попытался доказать происхождение бонпо от митраизма. А приход Шенраба связывал с территорией именно Ирана.
Насколько бонпо действительно восходит к митраизму - отдельный вопрос (ряд исследователей с этим не согласны (см. Бураев Д. И.)). Но, во всяком случае, все эти факты ориентируют нас на поиск и в этом направлении. И привлекают наше внимание к территории, прилегающей к Тибету с юго-запада - современной Северо-Западной Индии.
В этой же связи упомянем, что крупнейший специалист по религиям Гиндукуша, К. Йетмар, сопоставлял страну Шенраба, "Bru-zha", с одной из ветвей дардов - бурушаска (Йетмар 1986: 210). Соответственно, Шенраб мог быть выходцем именно из страны дардов.
Судя по всему, религия дардов и бонпо находятся в определенной связи, и одно может быть понято через другое. Кроме того, в этногенезе тибетцев, помимо западных цянов, определенно принимали участие индоиранские народы, в частности, как полагал Ю. Н. Рерих, восточные группы тохаров (Иванов 1992: 17).
Сами же дарды, рассматриваемые К. Йетмаром как "архаичная группа индоариев, распространявшаяся ранее значительно южнее (до Джелалабада, по крайней мере)" (Йетмар 1986: 17), имеют "близнецов" в Европе. Это и современный пролив Дарданеллы, и дарданцы гомеровского эпоса, и, наконец, иллирийское племя дардов.
Кроме того, Л. С. Клейн (2000: 185), касаясь в работе о тохарах вопроса о других индоевропейцах на границах Китая, пишет следующее: "что же касается более ранней индоевропейской миграции на восток, ... то это могла осуществить мало известная ветвь ариев, оставившая на Памире дардов, но могли стоять за этим и какие-то родичи кельтов, италиков и греков, некая вообще не сохранившаяся группа западных индоевропейцев".
Таким образом, перекидывается любопытный мостик к Чу из Ирана и Северо-Западной Индии, и именно через бонпо.
К Северо-Западной Индии обращает наше внимание и ряд других обстоятельств. Так, В. В. Иванов полагает, в связи с проблемой происхождения такого заметного образа китайской мифологии, как цилинь (священный единорог), что истоки его "следует видеть в Индии, еще в протоиндийской культуре", то есть, цивилизации Мохенджо Даро и Хараппы (1992: 15).
Единорог заставляет нас опять вспомнить о ритуальной прическе мань-и, и таком интересном персонаже китайской мифологии, как Чи-Ю. Но сюда же следует добавить - индуистское божество плодородия Вишну, персонификацией которого служил, в том числе, вепрь с одним рогом. Заметим, что и в китайской мифологии существовало представление о Гигантском вепре как символе плодородия (Кравцова 1994: 189).
Существует еще ряд фактов, свидетельствующих об Индии, а точнее - прото-дравидской и дравидской цивилизации, как еще об одном из источников влияния на формирование Чу и мань-и.
В первую очередь это проанализированный Р. Ф. Итсом персонаж мифологии народа Ба, представленный и в археологических материалах (Итс 1972: 171). Он представляет собой "существо с роговыми серьгами в ушах, попирающее правой ногой солнце и левой ногой - луну. В каждой руке он сжимает по змеевидному гаду". Это существо реконструируется как "предок Ту, исполняющий боевой танец" (Итс 1976: 50).
Именно этот боевой танец Ба стал источником танца Да-у чжоусского церемонила. Танец Да-у танцевался в память о помощи, которую Ба оказали Чжоу при войне с Инь.
У туцзя, современного народа Южного Китая, тоже связанного своим происхождением с мань-и, существует аналог - танец Баюйу, или "танец перевоплощения Ба".
Все, что мы знаем об этом "танцоре", позволяет указать определенные параллели ему именно в Индии. Я имею в виду удивительную близость "танцора" с одним из центральных персонажей индуистской мифологии - богом Шивой. А также - рядом сопутствующих ему персонажей (в частности, Кали, Дурга), более ранних протодравидских божеств (чье участие в формировании образа Шивы признается всеми), и собственно дравидских - например, Муруганом.
Среди самых ярких признаков - и змеи, и танец, и связь с солнцем и луной. Вспомним "Шиву, танцующего космический танец".
Что касается солнца и луны, то это перекидывает также мостик к дардам и Восточному Ирану. Именно здесь в первые века нашей эры было распространено изображение мужского и женского божества с солнцем справа и луной слева от головы. А в Хотане уже Шиву изображали с солнцем и луной в руках (Йеттмар 1986: 179). У самих дардов мы находим божество Манди, одно из центральных, которое сажает на правое плечо солнце, а на левое - луну (Йеттмар 1986: 84).
Помимо "танцора", можно отметить и другие следы дравидского и вообще индийского влияния. Так, М. Е. Кравцова высказала два очень интересных наблюдения. Во-первых, анализируя солярные мифы Чу, она сопоставила их как вообще с солярными мифами индоевропейцев, так и в особенности - с ведическим и индуистским мифом об Ашвинах - солнечных братьях-близнецах.
Еще важнее - во вторых. М. Е. Кравцова, демонстрируя коренные отличия культуры Чу от традиций Чжоу в области философско-идеологической на примере поэтической традиции царства Чу, обнаружила очень интересных параллели "Чусским строфам" не только в индоевропейской культуре. Но и… в древнетамильской ритуально-поэтической культуре, конкретно - поэзии панаров, своего рода жрецов-поэтов у тамилов (Кравцова 1994: 344). Таким образом, эта параллель уже конкретно связывает царство Чу и территорию Южной Индии.
К сожалению, М. Е. Кравцова никак не комментировала оба эти наблюдения.
Но здесь же стоит упомянуть, что Р. Ф. Итс видел "аналоги поэзии Цюй Юаня (по китайской традиции, автора "Чусских строф" - А. Р.), особенно "Цзюгэ", и эпических произведений ицзу и мяо" (Итс 1972: 151).
Весьма важен также реконструируемый учеными культ чусской Великой Богини, как возможный источник всей мировоззренческой концепции даосизма (Кравцова 1994: 209). Не вдаваясь в подробности, хочу отметить, что можно сопоставить "женственное" в даосизме и представления дравидов о женской энергии - ананги.
При этом, Сиванму - Царица Запада (анализ этого персонажа: Кравцова 1994), как одна из персонификаций Великой Богини, размещалась рядом китайских источников именно в Индии - стране Футуху (Будды) (Кюнер 1961: 109-110). И, хотя здесь возможны возражения (по принципу: "царица Запада и должна была обитать на крайнем, для китайцев, западе"), все же вряд ли эта ассоциация случайна. Ведь, китайские авторы, помещавшие Сиванму в Индии, знали и более западные страны. Более того, и саму Индию они для себя "открыли", благодаря путешествию Чжан Цяня, именно с запада - через территорию Средней Азии и Ирана.
Таким образом, все эти факты позволяют, на мой взгляд, говорить о участии не только индоевропейского компонента в формировании Чу и происхождении даосизма, но и дравидского и прото-дравидского. А соответственно - подтверждают достоверность и "индийского эпизода" в преданни клана Шоу Дао..
Разумеется, можно предположить, что все равно, эти дравидские влияния попали в Южный Китай с индоевропейцами, и с севера. Например, с тохарами, контакты который с дравидами давно озадачивают лингвистов (Иванов 1992: 8). При этом тохары рассматриваются В. Ивановым как возможный посредник, который принес образ цилиня в Китай. Хотя он не исключает и участие в этом каких-то других индоевропейских народов, позже исчезнувших (1992: 15).
Тохарский вариант еще возможнее, если верна гипотеза В. Иванова (1997) о пребывании тохаров на Ближнем Востоке и их тождестве с загадочными кутиями - народом, известным по текстам Шумера. Кутии появились неизвестно откуда, и исчезли неизвестно куда.
Что ж, в принципе, это не противоречит преданию Шоу Дао. Оно утверждает только пребывание клана в Индии. Но ничего не говорит, каким именно путем клан затем попал в Китай.
И все же, на мой взгляд, скорее всего переселение происходило по тому самому прямому пути, о котором сообщал Чжан Цянь. И который соединял как раз Ба, Шу и Индию (Кюнер 1961: 112).
В пользу этого говорит и присутствие в языке тохаров заимствований из аустроазиатских языков ("слон"). Причем таких, которые могли осуществиться только при прямых контактах - посредничество китайского языка исключено. Поэтому, по мнению В. Иванова, это является серьезным аргументом в пользу того, что пратохары некогда обитали значительно южнее (1992: 16).
На мой взгляд, не исключен также путь движения клана через Тибет и его южные предгорья. И здесь следует отметить, что непроходимость этого пути для движения народов сильно преувеличена. Так, Б. А. Литвинский в работе "Древние кочевники "Крыши мира"" специально разобрал эту проблему. И аргументировал возможность вторжения кочевых племен саков в Индию через Памир и Гиндукуш (1972: 182-189).
В пользу этого говорят и свидетельства разведчиков английского генштаба, о проходимости этого пути для отрядов пехоты, конницы и даже легкой артиллерии. А также и исторически засвидетельствованный факт пересечения китайской армией (10 тыс. человек) в 774 году Памира и разгрома тибетцев у Сархада.
Кроме того, по археологическим данным, мы наблюдаем проникновение в долину Свата (притока Инда) влияний сначала со стороны Мохенджо Даро и Хараппы, а позже -со стороны т.н. "китайского неолита" (Йеттмар 1986: 305). Логично заключить, что если это было возможно в одном направлении, то возможно и в обратном.
Резюмируя, хочу сказать следующее. Предание клана Шоу Дао, невзирая на степень достоверности традиции, донесшей его до нас, отражает реальные события. Очевидно, в формировании царства Чу, а также других царств и народов мань-и (Ба, Шу, Елан), значительную роль играли какие-то индоевропейские народы (скорее всего, не тохары), проникшие в Южный Китай с территории Индии. Скорее всего, именно эти народы принесли с собой и значительный пласт представлений, восходящий к дравидской и протодравидской культуре. И именно в культуре дравидских народов следует искать объяснение многим существенным чертам даосского феномена.
Данная статья представляет собой сокращенный вариант работы "Миграции индоевропейцев и происхождение даосизма". Основные выводы этой работы были представлены на конференции "Антропологические исследования в Молдове" (28 ноября 2004), организованной университетом Высшая Антропологическая Школа (Кишинев).
|
|
|
|
|
